|
И вот в конце жизни эритроцит наконец-то решился ответить за свою жизнь хотя бы перед самим собой. Международного трибунала он не боялся и в этом я склонен ему верить. Милорада лишь оскорбляло предположение, что его могут судить фарисеи. Но мысль о публичном позоре дознания на родине, перед глазами знакомых людей была ему невыносима. Он бился в клетке своих диких воспоминаний и как капризный ребенок или измученный болями инвалид требовал особого к себе отношения. Убийца ждал помощи от всех.
А чем тут поможешь? С родиной связи нет, жена погибла. Детям лучше о себе не напоминать лишний раз: в новом обществе такое родство мешает карьере. В Европе он в розыске, да и чувствует себя в России комфортнее. Сербская диаспора своих изуверов принимает тоже без восторга. Хотя диаспора многое готова понять, но совладать с психически увечным человеком трудно. Батюшка в церкви по субботам только трясся от страха и омерзения, да талдычил: "Покайся". Разговора по душам с ним не вышло. Пытался класть плитку в подмосковных шабашках сербов (есть оказывается и такие). Ровные ряды, монотонная работа, все как советовал психолог. Не помогло, как и сам тот психолог. Женился в Москве (это отдельная потрясающая душу история), но вскоре воспоминания догнали его и в семейном кругу. Только водка, вечная славянская подруга не покидала его, уверенно ведя к могиле. С фотографии 1992 г. на меня смотрит совсем молодой человек с нежным, почти юношеским лицом. Я не знал такого Милорада. На фото 1995 г. он такой же как перед смертью. Юноша и старик. Я сначала не верил, что на снимках с трехлетней разницей один человек.
На последней встрече в пятницу он казался собранным, все решившим человеком. От пива отказался, поблагодарил, сказал, что многое про себя понял. Сказал главную фразу, которую готовил, как сам признался, два дня. Последнюю встречу назначили на понедельник, с которого Милорад твердо решил начать новую жизнь. Становиться человеком, как он выразился. Такие попытки уже случались ранее. Я об этом еще не знал, но почему-то засомневался: слишком уж решительно он выглядел. Принужденная решимость как и преднамеренная искренность всегда вызывают сомнения.
Мы уточняли, записывали впечатления: война это голубой цвет, небо и озера, курортная зона, когда повсюду поют птицы и цветут цветы. И все же главный итог он для себя подвел, некоторые вопросы Милорад обсуждал уже по второму кругу. Вспоминал времена когда был моряком. Как воспоминания о золотом веке перечислял фамилии друзей-хорватов и мусульман со своего тральщика. Их свадьбы, первенцев. Не сожалел о судьбе Милошевича. Мне оставалось только уточнить неясные места в диктофонных записях и я тоже отложил эту техническую работу на понедельник.
Милорад Живко Миликич, 1956 года рождения, серб, признавший себя в последнем разговоре военным преступником, умер от сердечного приступа практически на руках своей жены в девять утра в понедельник 15 июля 2002 года на заботливо засаженном им участке в деревне Шаликово. В России от него осталась гора документов на двух языках, фотографии, истерзанные им души близких, 11 часов диктофонных записей и сделанная самолично неуклюжая мебель в квартире жены. На родине от него остались могилы, злая память современников, множество безутешных родственников и огромный пустой дом на три десятка комнат, построенный специально для него отцом в надежде на встречу. Дом, в котором ему не суждено было жить.
Перед смертью Милорад попытался быть честным с собой. У него это не очень получилось. Но он все-таки попытался.
Начало | << | 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | >>
|
